Лето Господне

Нет, не думаю. Шмелев, все-таки, не имеет, кажется, предшественников. Я не люблю говорить о Шмелеве. Я не люблю очень этого писателя. И как прозаика, потому что он не показывает, а рассказывает, и обилие уменьшительно-ласкательных суффиксов в «Лете Господнем» меня раздражает. Такая сусальность, сюсюканье, веточки, листочки, творожок… Вот есть какое-то ощущение… Понимаете, вот видно по прозе этого человека, что он поддержит фашистов, и он их поддержал. И он радовался победе Гитлера и верил, что победа Гитлера над Россией вернет в нее правильный строй.

Иван Сергеевич Шмелев — тот случай, когда сентиментальность и зверство соседствуют. Когда он так любил сына, обожал его совершенно…

Видите ли, я и Шмелёва, грех сказать, ставлю не очень высоко — в такой крепкий ряд,— потому что он не показывает, а рассказывает. И ужасно меня раздражают в «Лете Господнем» все эти уменьшительно-ласкательные суффиксы. Лучшее, что он написал,— это, конечно, «Солнце мёртвых». Я помню, как мне на журфаке наш преподаватель в 1986 году, когда я начал на экзаменах ругать «Богомолье» или «Лето Господне», говоря, что это сусальная проза, что там слишком много умилений и слишком мало пластики (хотя это очень трогательные книги), он мне сказал: «А вы читали «Солнце мёртвых»?» Я говорю: «Нет».— «Ну, зайдите, я вам дам». Я тогда его в каком-то ещё французском издании прочёл — и на меня очень сильно эта книга…