Почему Леонид Филатов в расцвете творческой карьеры сочинил «О не лети так жизнь…»?

Ну а Шукшин? Великий актёр, очень крупный режиссёр и, безусловно, замечательный писатель. Как я отношусь к стихам упомянутой троицы? Лучше всего, конечно, к стихам Филатова. Я считаю, что Филатов вообще был скорее профессиональным поэтом. То, что он пошёл играть — это было следствием отчасти его неверия в собственный литературный дар. Слава богу, под действием Любимова и таганской атмосферы он закалился как-то, усовершенствовался и начал писать прекрасные, очень разнообразные стихи. И я, кстати, был одним из слушателей, когда, написав «Опасный, очень опасный» по «Опасным связям», он устроил читку у себя дома. Он читал как актёр блистательно! Я тогда пожалел: как жаль, что он никогда это не…

Это интересный вопрос. Как у женщины было амплуа умняги, которую играла Демидова, так у него было амплуа такого циничного идеалиста. Это особенно ясно в «Экипаже», потому что ведь этот человек — романтик, он романтизирует любовь, он живёт любовью, просто он не может долго принадлежать никому. Но в конце концов Саша Яковлева его успешно захомутала. Там, конечно, он и не был бы захомутан, если бы он не был романтиком. Романтичный идеалист. Это же, как ни странно, тема фильма «Грачи». Ведь он как любит брата? Он из любви к нему и становится, собственно говоря, убийцей.

Мне приходится говорить вещи, которые меня совершенно не радуют. Я очень любил Ивана Дыховичного как человека, но как режиссер он меня не устраивает совершенно. Тут, видите, есть такое явление, что, поработав с гением, люди недостаточно критичные сами начинают себя считать гениями. И потом, у гения так все органично и легко получается — на площадке, на сцене, — что актеру хочется ему подражать. Я это прекрасно знаю на своем опыте, потому что я поработал у Крымова в спектакле: в одной роли, в одном спектакле, но это так заразительно и так волшебно; сразу кажется: «Я тоже так могу». Надо уметь себя осаживать. Кто-то (например, Демидова, например, Смехов, например, Филатов), работая с Любимовым, при…

Ну, Филатов просто снимал такую свою версию Рудина. И Толик Парамонов по его версии как раз и погибает, как Рудин, на чужих баррикадах. Фильм «Свобода или смерть» — это такая вариация на тему о том, как российский конформист не умеет отстаивать свою свободу в России, и поэтому погибает за чужую. Коллизия довольно частая. Почему Филатов хотел снять этот фильм? Потому что ему действительно казалось (и он всерьёз переживал эту коллизию), что в России люди не умеют до конца последовательно бороться за свою свободу. Ну, в общем, это фильм о предательстве интеллигенции, о предательстве ею собственных идеалов.

Денис Драгунский довольно пронзительно написал, на мой взгляд, о том, что…

Это пророческое во многих отношениях произведение о том, как диссидент, бежав из Советского Союза, за рубежом погибает на левацких коммунистических баррикадах. Филатов не успел снять картину и считал это судьбой, потому что в повести, на его взгляд, была этически неверная посылка. А мне кажется, что она верная этически. Понимаете, просто в девяностые годы любой человек, который начинал жалеть о левацких идеалах, воспринимался как защитник ГУЛАГа. Это совершенно не так. Мне Филатов когда-то сказал: «Художник должен быть левым, потому что сердце слева». Да, надо сочувствовать угнетённым, ничего не поделаешь.

Лена Коренева, мой кумир абсолютный. И, конечно, «Ярославна, королева Франции» была для меня поразительным шоком — и не только потому, что там звучали великие песни Кима и Дашкевича: «Барон Жермон», «Жажда уставших коней», «На престоле добрый король сидит» и так далее. Мы же с магнитофонами ходили в кино на эту картину! И не только потому, что там была изумительная Коренева, мой идеал — и тогдашний, и нынешний (наряду с Верой Глаголевой). Просто это был очень нестандартный подход к истории, очень живой. Это Игорь Масленников же снимал, я очень его люблю.

Из польского кино на меня такое впечатление произвело «Дело Горгоновой» Януша Маевского, что я пересматриваю эту картину до сих пор…

Из спектаклей последнего времени, я считаю, что была гениальная роль Тартюфа (она определила направление театра) в чусовском спектакле блестящем. У него свои достоинства, свои недостатки. Но главный был блеск, конечно, замечательный. Нет, Тартюфа он сыграл мощно. Из фильмов? Я считаю, из того, что я видел на сцене, понимаете. Так-то, конечно, классическая «Обыкновенная история». Из фильмов? Я считаю, что «Гори, гори, моя звезда», конечно, ну, как-то повторенная потом им же в «Достоянии республики». Мне кажется, что лучшая роль все равно вот там. Ну, это и лучшая картина Митты, как мне кажется. Хотя «Экипаж» я тоже очень люблю.

Я больше могу сказать, у меня была, рискну сказать, дружба с Валерием Семёновичем Фридом. Дунского я, к сожалению, не застал. Он покончил с собой в 1982 году, поняв, что болезнь его неизлечима. И Фрид такой был жёсткий человек, такой ковбой, он говорил: «Дунский правильно сделал, молодец». Я думаю, кстати, что и в смерти самого Фрида, который напился в компании, хотя ему нельзя было это делать, было что-то от самоубийства. Он такой был герой, мачо, один из немногих героев, которых я знал. Ну, оба они по десять лет отсидели, оба были носителями не скажу блатной, конечно, но очень экстремальной морали, очень яркой, и отношение их к блатным было довольно сложное.

«Лучший из них» — это…

Ну, не только фильмы. Я восхищаюсь и непоставленными их сценариями, и их кинематографической прозой (потому что их сценарии — это, конечно, пример замечательной прозы), и особенно, конечно, книгой Фрида «58 с половиной». Валерий Семёнович был моим старшим… не скажу, что другом, но наставником и очень важным для меня духовным авторитетом. И предпоследний вечер в своей жизни провёл он тоже в большой компании, где был я. Я очень любил Фрида. Дунского я не застал, к сожалению, живым. Для меня Фрид был в некотором смысле идеалом спокойного и весёлого мужества. И не зря он говорил, что лагерь подействовал на него далеко не с той силой, с какой подействовал американский кинематограф и прежде всего…

Вот что касается фэнтези. Понимаете, какую-то великую роль этого жанра, не столь мною любимого, я осознал в середине 90-х, когда наш собеседниковский Руслан Козлов дал почитать свой роман «Остров Буян». Я от кого угодно мог ожидать такой роман, но Козлов – известный политический журналист, он редактировал «Смену» ленинградскую, он автор первой публикации о «Митьках», он и открыл их как течение. Он был автором первого ответа Нине Андреевой на «Не могу поступиться принципами». Когда все замерли, думая, что это произошел поворот в правительстве, а вот Козлов взял и написал очень резкую и язвительную статью «Не могу молчать».

Я знал его как очень сильного публициста. Он замечательно писал,…