Вы все поняли, но для Трифонова тоже не важно, чтобы плохое обязательно проигрывало. Глебов, он же Батон, в социальном смысле, скорее, выиграл, но тут, понимаете, вы задали точный вопрос и своевременный. Вспомните, как кончается «Дом на набережной». «А вдруг — чудо, и еще один поворот в его жизни?» Для Шулепы это чудо еще возможно, и, кстати говоря, это оказалось правдой. Потому что в конечном итоге выиграли Шулепы. Они устраивались мясниками, сторожами, от них зависело добыть место на кладбище или оковалок мяса, и они победили, власть-то они взяли, мир Глебовых рухнул. И очень хорошо понимал это Трифонов: а вдруг чудо, такая возможность для Шулепы существует?
Потому что для Глебова будущего действительно нет: он построил свою жизнь, он человек среднего звена, выше этого среднего звена он не прыгнет. Он благополучен, он несчастлив, он не реализовался, они никем не стал, он не любим и не любит, любил он Соню. Правда, любовь его к Соне такая была теоретическая, потому что, помните, он там «часто не доплывал до берега», то есть, грубо говоря, акт утомлял его уже в процессе. Соня — представитель другой цивилизации, и ему с ней скучновато, ему нужна грубая, простая баба. Но он и грубую и простую не нашел, он следовал выгоде своей и счастлив в любви никогда не был. Глебов — это такой человек, приспособляющийся к условиям, и по определению несамостоятельный. Но для Глебова будущего нет, а вот для Шулепы, авантюриста, будущее есть.
И в конечном итоге, победили-то Шулепы. Это была во многих отношениях, в 90-е годы, победа элементов деклассированных. Далеко не всегда деклассированность означает талант и нонконформизм. Иногда это просто деклассированность, ничего не поделаешь. Поэтому моральная победа осталась за Шулепой, и Трифонов гениально оборвал повесть в этом месте, почувствовав, что время Шулепы еще придет. К моменту событий 80-х годов Шулепам было сорок-пятьдесят лет, они еще были вполне активны, и многие успели построить себе новую жизнь. В какой степени Батон является его двойником? Нет, Шулепа — это человек, для которого падение в некотором смысле удовольствие, и он, конечно, более честный и гораздо более противный. Он двойник его в том смысле, что они оба не Лева Карась, что они оба не новые люди, что они оба не из поколения прорыва. Всегда есть, к сожалению, есть прорыв, а есть исторический шлак. Глебов, безусловно, исторический шлак.
Надо сказать, что Белов в «Студентах» — фигура того же ранга. И хотя Трифонов всю жизнь мечтал переписать «Студентов», «Дом на набережной» — это и есть переписанные «Студенты», где история якобы нонконформиста и честняги, главного героя первого его романа, переписана как история предательства, как история Глебова. Это не моя мысль, это Никита Елисеев как-то сказал, что мечта Трифонова переписать «Студентов» сбылась, он это осуществил в конце концов. Отчасти в романе Антипова во «Времени и месте», отчасти в «Доме на набережной». Никакого парадокса здесь нет, конечно, Трифонов это двойничество имел в виду.
