Нужно ли актеру театра знать текст наизусть? Если бы в «Гражданине поэте» играл не такой маститый артист, как Михаил Ефремов, но с заученным текстом — был бы он более убедительным?

Этот вопрос довольно понятный. Это фильм же о модерне, о том самом. И «Роль» — наверное, один из самых точных фильмов об этом. Человек захотел стать другим, захотел продлить возможности искусства, расширить их, точнее, до жизнетворчества. Захотел стать другим человеком, прожить иную жизнь. Вот это, наверное, и есть настоящий модернизм. Потому что пока вы играете, вы все-таки отходите от границы, вы в последний момент успеваете отскочить, а если вы начинаете жить жизнью другого человека — это такая мечта идеального актера. Вот у Михаила Чехова (писали об этом многие) перевоплощение в другого человека доходило до безумия.

Это умеют очень немногие. Природа театра не в том, чтобы изобразить…

Знаете, обычно первым приходит в голову Юрский. Но я вот недавно послушал Дашу Юрскую, которая читала мои стихи в своей программе, но не только мои, а очень много других замечательных. И я думаю, что Сергей Юрьевич не обидится, если я скажу: она не хуже. И даже больше того. Вот если Юрский всё-таки виден, когда он читает стихи, он придаёт им свой голос, свою интонацию, иногда свой опыт, поэтому такое наслаждение слушать свои стихи в его исполнении, они сразу становятся глубже, то Даша, когда читает, она делает это, казалось бы, очень просто, но она именно влезает в мою шкуру, она читает их так, как это прочёл бы я. И вот мне как раз…

Я никогда не видел, чтобы яблоко падало так далеко от яблони. Это чтение…

Талантливо потреблять — особый дар. Читательская эмпатия не дается просто так. Вы думаете, каждый рожден быть читателем? Понимать литературу — это как музыку.

Вот Миша Ефимов, мой любимый, наверное, современный биограф, такой специалист-жизнеописатель (ну, он и филолог очень сильный), пишет книгу о композиторах — прислал мне свой «этюд» свою вещь о Рахманинове. Но ведь для того, чтобы так понимать Рахманинова, надо быть, наверное, я не скажу равным, но в чем-то достойным его слушателем. Поэтому потребители — это те, без кого литература не живет. Настоящий читатель — этот дар ничем не меньший.

Это значит, что каждый любимец российского народа проходит три стадии: сначала это безумное обожание, потом такое же безумное топтание, а потом покаяние. Понимаете, я не хочу входить в какие-то детали этого явления, потому что оно довольно понятное. Я просто хочу сказать, что наиболее яркое его описание вы можете найти в маленьком рассказе Анатолия Жукова «Колоски неспелые, необмолоченные». Я в году 1979-м, наверное, прочел этот рассказ, когда он появился в сборнике рассказов года. Жуков — не самый известный писатель. Он выпустил роман «Дом для внука», выпустил два тома повестей и рассказов, он не особенно на слуху. Но вот этот рассказ меня просто обжег в свое время: так это здорово сделано, с…

Да нет. Как бы вам это объяснить? Мне кажется, что одна из самых страшных опасностей, которая подстерегает артиста, писателя, художника в целом,— это когда он начинает свои актерские практики переносить в жизнь. Это называется иногда «заиграться». Но это не заигрывание — это когда ты свою жизнь делаешь сюжетом своего текста, как Есенин свой алкогольный распад сделал темой «Москвы кабацкой». Это гениальная книга, хотя в ней вкусовые провалы чудовищные, но это хроника распада. И вы знаете, чем это закончилось. Тут дело не в алкоголе. Мне кажется, что такой же эксперимент ставил над собой Кроули — великий писатель, на мой взгляд, прежде всего писатель. Человек не то чтобы заигрывается, но человек…

Ну насчет «поэтической катастрофы» я бы не сказал. Поэтическая катастрофа — это случай Николая Тихонова, когда он сорок или пятьдесят лет не писал стихи, а в семидесятые годы влюбился в медсестру, которая ходила к нему из Литфонда, и написал цикл стихотворений ужасных (ужасных!) про то, как «вся планета танцует танец живота». Как раз Антокольский, проходя мимо его дома в Переделкино, умиленно писал:

Две книги — «Брага» и «Орда»
Сначала пишутся как будто.

Дело, видите ли, в том, что период старческой влюбленности и старческой плодовитости не всегда означает вторую молодость, иногда он означает первый маразм. Вот если, скажем, Антокольский в своих поздних…

Вот что касается фэнтези. Понимаете, какую-то великую роль этого жанра, не столь мною любимого, я осознал в середине 90-х, когда наш собеседниковский Руслан Козлов дал почитать свой роман «Остров Буян». Я от кого угодно мог ожидать такой роман, но Козлов – известный политический журналист, он редактировал «Смену» ленинградскую, он автор первой публикации о «Митьках», он и открыл их как течение. Он был автором первого ответа Нине Андреевой на «Не могу поступиться принципами». Когда все замерли, думая, что это произошел поворот в правительстве, а вот Козлов взял и написал очень резкую и язвительную статью «Не могу молчать».

Я знал его как очень сильного публициста. Он замечательно писал,…

Я высоко, положительно оцениваю эту пьесу. Я читал мнения многих фанатов. В «Новой газете» в понедельник у меня выйдет большой разбор этого произведения, я постарался без спойлеров. Мне там два момента особенно понравились. Понравилось, что главная злодейка — всё-таки женщина. Этого со времён Миледи не было. Не сочтите это за спойлер, это для меня важно. Ну и потом, какие спойлеры? Всё это давно напечатано в Сети.

Что касается второго важного для меня открытия. Там потрясающе дана тема родительского бессилия, когда ты понимаешь, что ты хочешь мальчика своего или девочку защитить от боли, а Дамблдор с портрета отвечает: «Боль должна прийти. И она придёт». И тогда почти буквально…

Ребята, я не вижу принципиальной разницы. Я с детьми говорю так, как со взрослыми. Вот как раз сегодня студенты – и меня это очень тронуло – пришли на встречу с русским лектором, и один мне прямо сказал: «Я впервые после ваших семинаров почувствовал ужас ответственности, взрослый ужас жизни». Я этого совсем не хотел, но в каком-то смысле, наверное, и хотел.

Я не вижу разницы между студентом и профессором, а может быть, студент еще и лучше. Я не льщу молодым, не пытаюсь к ним подольститься. Слава богу, у нас неплохие отношения. Я не вижу принципиальной разницы между взрослыми и детьми. Я со своим сыном Андреем всегда говорил как со взрослым. Может быть, иногда слишком жестко. И с Шервудом та же…

Во-первых, они хорошо написаны, быстрое действие... Во-вторых... Это хороший вопрос, я сам не знаю, я даже Харлану Кобену не мог объяснить, чем меня цепляют его романы, он тоже очень удивился. Меня цепляет то, что стартовая ситуация большинства его романов (сейчас вышел новый, который называется «Дураков нет») – это или внезапное исчезновение персонажа, или его внезапное появление. Ребенок внезапно появляется на стоянке парковки, а где он был, куда его родители делись, – не понятно.

Меня вообще цепляют истории с тайнами, но, если говорить серьезно, одна из самых больших тайн, это как цветение в разные сроки, такой приспособлительный механизм растения... Люди исчезают из поля зрения…