Мой топ это «Потерянный дом» Житинского, «Уленшпигель» де Костера, на могиле которого я побывал, спасибо, в Брюсселе, «Человек, который был четвергом» Честертона или, как вариант, любой из романов Мережковского, «Анна Каренина» и «Повесть о Сонечке». Не могу сказать, что это мои любимые книги, но это книги, которые вводят меня в наиболее приятное и наиболее человеческое, наиболее при этом творческое состояние – так бы я сказал. Иногда я подумываю, не включить ли туда «Четвёртую прозу», потому что это лучшая проза 20 века. Самая интересная, Ахматова, кстати, тоже так считала. «Москва-Петушки» в этот топ-5 не входят, но в топ-5 русских книг семидесятого года безусловно входят. Думаю, что в топ-20 точно вошла бы какая-то из вещей Попова. Я не думаю, что «Плясать до смерти», она была в своё время таким ожогом. Я даже не нашёл в себе сил, что обычно я делаю после его удачи, и сказать: «Олег Георгиевич, это великая проза». Проза на такую тему, о такой травме, таком шоке, что её хвалить стыдно – то же самое, как хвалить человека за то, что он хорошо умирает. Я думаю, что Попову это многих лет жизни стоило. «Один день Ивана Денисовича» я бы тоже не включил, я включил бы, наверное, «Раковый корпус». Я прочёл, кстати, с «Раковым корпусом» потрясающую историю. Есть такой очень такой хороший греческий писатель, Аристотель, сокращённо Арис Александроу, мне в своё время замечательная такая наша преподавательница посоветовала его роман «Коробка», авангардный со знаменитой последней фразой на 45 страниц. Но славен был Аристотель не этим. Он был полурусский, родился в Ленинграде в 25, что ли, году, его семья довольно быстро уехала, что, впрочем, не спасло его от многочисленных арестов в Греции, где он был тоже диссидент, потом эмигрировал, и во Франции он подрабатывал внутренним рецензентом у Альбан Мишель. И неожиданно в 65 году туда пришла самиздатская на бледном каком-то пятая копия «Ракового корпуса» без имени автора. Он прочёл и сказал: «Печатайте немедленно, я уверен на 90%, что это проза Солженицына. Я узнаю по языку (при этом он не знал его биографии). Это Солженицын, это надо печатать сейчас же, вы будете миллионерами. – Да ну, такая тема, кто сейчас будет печатать этот «Раковый корпус», если бы это был Солженицын, все бы эту вещь знали». А Солженицын эту вещь придерживал, она лежала в «Новом мире» и вот оттуда ускользнула. А через год эту вещь напечатали уже другие издатели, и в результате Альбан Мишель оказался не у дел. Единственным положительным итогом этого было то, что Ариста Александроу взяли на работу постоянную. Он доказал свою квалификацию. Это я к тому, что настоящий писатель, по всей вероятности, — это явление, опознаваемое с одной строки. Если этого явления не происходит, по крайней мере, если его не признаёт продвинутый умный читатель с хорошо настроенным слухом – значит, чуда нет. Как говорил Житинский, писатель – явление языковое. Причём это не искусственно. В ранней прозе у него это очень органично без всякого языкового расширения. И Валерий Георгиевич Попов, при всей несопоставимости этих фигур – тоже явление. Они очень разные, но это тоже писатель с голосом. Попова можно по одной странице опознать, неважно, написана она в 60е или 70е. Ну как и с Битовым, кстати говоря.
Литература
Какие книги входят в ваш топ-5? Включили бы вы в этот список поэму «Москва - Петушки» Венедикта Ерофеева?
Дмитрий Быков
>500
Пока нет комментариев
